ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвер - Страница 82

— Что-то мне плохо верится, будто ты за месяц чужую науку постиг, а свою забыл!

Вечером его арестовали. Посадили в берлинскую тюрьму с весьма суровым режимом. Но питание немецких заключенных, среди коих очутился и он, было все же получше лагерного. Следствие велось по трем пунктам обвинения:

1. Подозрение в подготовке побега в Россию.

2. Подозрение в сотрудничестве с агентурой врага.

3. Оскорбление должностного лица и поношение германского духа.

Кузьму Сергеевича удивил объективный подход немецкого военного следователя к допрашиваемому. Когда заключенный пункт за пунктом убедительно отверг все обвинения и следователь не смог предъявить новых доказательств вины в дополнение к первым тайным доносам (кстати, их авторами были свои курсанты) Кузьму Сергеевича оправдали и выпустили из тюрьмы. Однако на курсы его не вернули, он сам этого не хотел.

Тем временем в Германии и «пристегнутой» к ней в порядке «аншлюсса» Австрии все острее ощущался недостаток рабочих рук. В лагерях кормили еще хуже, чем вначале. Знакомый лагерный старшина записал Кузьму Сергеевича рядовым солдатом. В числе истощенных вконец лагерников его вывели на «биржу труда» или, вернее, на невольничий рынок. Чем-то он приглянулся австрийскому бауэру-пекарю. Неделю он приходил в себя на деревенском воздухе и почти нормальной пище. Заметил, что в доме нет ни ванны, ни душа, а моются хозяева с превеликим неудобством в печи, когда хлеб вынут.

Присмотрел уголок в пекарне, вмазал в печь бачок, отвел в угол трубу, перекрыл ее наконечником от лейки, согнул. Угол отгородил — мойтесь под душем, сколько душа просит!

Бауэр руками всплеснул:

— Russ! Mensch, du bist kein Soldat! Du bist ein guter Schlosser! Gut! Gut!

К пленному стали подлаживаться соседки пекаря, но Кузьма хмуро отвечал, что он никакой не «шлоссер», а всего-навсего обыкновенный унтерменш! В Германии выходил журнал под названием «Untermensch», иллюстрированный гнуснейшими фотографиями русских пленных как расово неполноценных «недочеловеков». Соседки смущенно хихикали и пристыженные удалялись.

Однажды бауэр поручил своему «работнику Кузьме» привезти на длинной телеге, похожей на арбу, впряженную в пару волов, полтонны угля с железнодорожной станции. Кузьма не знал, какие команды понимают немецкие быки и не совсем удачно пользовался привычным цоб-цобе. В результате легкого недоразумения с быками арба при въезде во двор свернула на сторону стойку ворот, и они рухнули. Бауэр был вне себя от огорчения — воротам шел сотый год.

Кузьма Сергеевич тайком припрятал немного муки, отнес ее деревенскому плотнику и выменял на подходящее бревно. За светлую летнюю ночь придал он топором нужную форму бревну, вкопал на место, обложил щебенкой, залил цементом... Наутро он не только сладил ворота, но еще и покрасил их затейливо, на русский лад. Они стали краше, чем до аварии.

Потрясенный бауэр тряс пленному руку и ахал:

— Russ! Mensch! Du bist kein Soldat — du bist ein wunderbarer Zimmermann!

Следующим подвигом русского Геракла Кузьмы было восстановление давно вышедшей из строя конной соломорезки. В ней испортился металлический подшипник. Кузьма придумал заменить его деревянным. Опять в обмен на муку добыл он у плотника дубовый шкворень, обделал его и приспособил вместо подшипника. Хозяину он наперед ничего не обещал, и тот грубо накричал на руса: зачем, мол, пытается запрячь лошадь в давно сломанную машину? А когда машина исправно заработала, избавив семью бауэра от изрядной дополнительной нагрузки, хозяин в полном восторге бил себя ладонями по бедрам и приговаривал:

— Jetzt hab ich’s! Russ! Mensch! Du bist kein Soldat — aber ein Ingenieur bist du!

Хмурый рус прятал улыбку, отмахивался от похвал и повторял свое: «Их бин блос айн гевенлихер унтерменш».

Последним подвигом россиянина в плену смогла воспользоваться уже вся деревня. Рус научил австрийских крестьян хитрым трюкам крестьян советских, поднаторевших в обмане органов налогообложения. Он узнал, например, что по австрийским порядкам скот во дворах берется на учет не по весу, а по количеству голов в данном хозяйстве. Инспектор переписывает по весне поголовье, а осенью определенный процент выращенных за лето голов (преимущественно свиных) крестьяне сдают государству по установленной цене. Впрочем, может быть, это был порядок не старинный, а введенный на время войны. Для своего бауэра Кузьма Сергеевич купил парочку поросят где-то на рынке, подкормил их за два месяца до сдачи и заменил ими двух маститых хавроний, достигавших уже циклопических объемов. Когда инспектор дивился при сдаче малому приросту животных, крестьяне весьма натурально ахали насчет худых кормов, недорода и всяческих военных невзгод, как их накануне терпеливо инструктировал Кузьма Сергеевич. Налог оказался погашен в законной порядке, а живой вес оставшихся дома свиней почти не изменился! И количество голов осталось «правильным». У Кузьмы Сергеевича было родство в колхозах Саратовской области и, стало быть, широкие знания по части выполнения и перевыполнения соцобязательств по сельхозпоставкам.

И подошли наконец к деревне союзные войска. Где-то наступали американцы, но русские подошли раньше. Перед их приходом немецкое командование собирало военнопленных со всех «хозяйственных точек», Кузьма Сергеевич дня два отсиживался в лесу, а еду носила ему хозяйская дочка. Затем в клубах пыли он узнал родную пехоту, вышел из рощи, явился к командиру, рассказал все, как было в плену, и недели две жил при части. Затем, как водится, был приглашен к оперу вежливо-слащавым тоном, сидел несколько часов в ожидании беседы, еще более ласково позвали его в заднюю комнату, посадили в автомобиль с решеткой, куда-то повезли... В армейском Смерше его допрашивали все более грозно, везли по этапам в тыл, сняли полное дознание, посулили срок не менее десятки по ст. 58-1-Б, то есть «измена Родине в условиях войны», и доставили под конец в московское Лефортово.